История одной иконы

На снимке редкая икона северных старообрядческих писем начала 18 в.

Публикуем статью, взятую из старообрядческого журнала «Китеж град», печатавшегося самиздатом, в конце 80-х годов прошлого века. Всего вышло несколько выпусков, да и то, крохотным тиражом, на ксероксе. В советское безвременье, в церкви кроме календаря и молитвослова вообще ничего не издавалось; на этом фоне, самиздатовский «Китеж град» стал настоящим событием и привлек всеобщее внимание. Журнал подпольно издавал письмоводитель Рогожской митрополии, Сергей Дурасов (ныне священноинок Симеон), это была его личная инициатива, к сожалению, не одобренная Митрополией РПСЦ. Попытка была достаточно смелой: легально печатать на ксероксе было нельзя, а за индивидуальную распечатку грозила уголовная ответственность. Публикации журнала отличались высоким авторским уровнем и были сделаны очень профессионально. Каждый номер читатели встречали с неизменным воодушевлением. Надолго запомнилась очень качественная статья об истории чудотворной иконы «Утоли моя болезни и печали». Чудом удалось ее отыскать, и этим спешу поделиться.  

епископ Алимпий (Вербицкий)

Чудотворная икона Пресвятой Богородицы «УТОЛИ МОЯ ПЕЧАЛИ»

Собирать сведения об этой богородичной иконе я стал после того, как в 1988 году в одном ученом собрании услышал доклад немецкого богослова из Галле г‑на Германна Гольца. Тема звучала так: «Богоматерь “Утоли моя печали”. О богословской глубине названия русской православной иконы». Выступление было посвящено не самой иконе, а раскрытию интуиции народной веры, породившей это трогательное название. И, независимо от того, насколько близка мне сама мысль автора, мне было дорого на редкость глубокое, благоговейное чувство ученого немца к православной святыне. Должен признаться, что тогда я знал икону «Утоли моя печали» только по названию. Особой службы ей в нашем храме никогда не служили, да и самого этого образа до поры не случалось видеть. Но само название, прозвучавшее в конце утомительного дня, среди обычного словесного шума научной конференции, вдруг взволновало меня, будто бы услышанное в первый раз. Я стал искать эту икону в каждом храме, сведений о ней — во всех доступных мне книгах…

Тем кто знает и любит иконы, известно, что образ Пресвятой Богородицы «Утоли моя печали» встречается, как говорят иконописцы, в нескольких «изводах». Божия матерь представлена обращенной то в правую, то в левую сторону с несколько отличающимися положениями руки. Младенец-Спаситель то как бы сидит, то почти лежит у Нее на коленях или в колыбели, но самой колыбели не видно, и Он кажется парящим в воздухе. Свиток в руках младенца — непременная деталь иконы, но на разных иконах на нем читаем разные надписи. Пожалуй, еще только одна богородичная икона в России так многообразно пишется — «Всем скорбящим радость». Но там различия обусловлены сложностью изображения со множеством предстоящих, а на иконе «Утоли моя печали» представлены только Божия Матерь и Младенец-Христос. В чем же причина таких различий? И какая из этого множества икон была прославлена как чудотворная?

Первая известная с XVII века икона «Утоли моя печали» находилась в белорусском городе Шклове (ныне Могилевская обл.) в церкви Воскресения Христова. В старину здесь был женский монастырь, и предания о происхождении этой иконы, вероятно, хранились среди инокинь. Слава иконы простиралась далеко за пределы Могилевщины. В XVIII — начале XIX века издавались даже печатные листы с ее изображением. Но впоследствии небольшой шкловский монастырь пришел в упадок, обезлюдел и в 1840 году был обращен в приходскую церковь. Местные жители по-прежнему почитали икону Богородицы, но ни новое поколение, ни священники Воскресенского храма не знали ее истории. Икона осталась известной лишь ближайшей округе. В конце XIX века о ней даже не упоминали в изданиях, посвященных православным святыням Белоруссии и Литвы. К сожалению, и мне не удалось ничего узнать о ее судьбе после революции.

Но списки со шкловского образа Богоматери «Утоли моя печали», появившиеся в Москве в 1650­‑е годы, имели иную историю. Обычно в старых книгах, описывающих прославленные богородичные иконы, говорится, что по преданию икону в Москву принесли некие казаки то ли в 1640 году, то ли, как считают другие, «в царствование Алексея Михайловича». Но на наш взгляд гораздо логичнее относить перенесение иконы к 1655 году. В этом году Шклов был взят войсками Алексея Михайловича и стал царской ставкой. Через этот город шло снабжение армии оружием и продовольствием, сюда же для отправки в Россию свозились трофеи. Сразу после штурма казаки жестоко разграбили Шклов. Как свою добычу, видимо, привезли они в Москву и редкие для Великороссии иконы. Такие иконы, как и всякую другую святыню, с особенным тщанием собирала и царская семья.

И, наверное, не случайно самая древняя из дошедших до нас московских икон Пресвятой Богородицы «Утоли моя печали» принадлежит кисти кого-то из царских иконописцев второй половины XVII века. Она находилась в церкви св. Тихона Амафусийского на Арбате — близ слободы, где ежили эти мастера. Сейчас ее можно видеть в единственной уцелевшей арбатской церкви Воскресения Словущего в Филипповском переулке (ул. Аксакова). Как пишут авторы прошлого века, эта икона была издавна известна всей Москве и привлекала к себе обремененных житейскими скорбями. Ее считали «самым точным и древнейшим списком с подлинной чудотворной иконы, находящейся в Воскресенском монастыре города Шклова». Однако особенное, всероссийское прославление получил другой список иконы.

Как утверждает предание, уже с XVII века подобный образ находился в церкви св. Николы на Пупышах. Когда говорится о принесении иконы казаками, то имеется в виду именно этот образ: ведь храм св. Николы находился в соседстве с казачьим подворьем. Впоследствии из-за ветхости или по какой- то другой причине эту икону убрали на колокольню. Она была надолго забыта, пока некоторый чудесный случай не послужил ее новому открытию.
Предание гласит, что вдалеке от Москвы жила одна знатная женщина. В самых ранних записях предания ее называют боярыней. В течение многих лет ее тело было парализовано. Никаких надежд на врачебную помощь больная уже не питала; у нее оставалась только молитва к Богу и Заступнице всех скорбящих — Пресвятой Богородице Марии. Однажды во сне она увидела Пресвятую Богородицу с Младенцем-Христом в виде неизвестного ей иконного изображения. Богородица указала расслабленной путь к исцелению: домашние должны были отвезти боярыню в Москву, в такую-то местность, в храм святителя Николы. Там она увидит именно такой образ, и должна помолиться пред ним. Пробудившись, боярыня смогла вспомнить и назвать родным ту церковь, куда ей следовало ехать. Но когда ее привезли в храм св. Николы на Пупышах, иконы, виденной во сне, в нем не оказалось. Насилу вспомнили, что кое-какие ветхие образа уже давным-давно убраны на колокольню. Священник велел принести их. И вот, с лика Богоматери еще не успели отереть пыль, как больная громко воскликнула: «Она!» — и стала креститься рукою, которой лишь минуту назад не могла пошевелить. А после совершенного перед иконой молебна женщина впервые за долгие годы встала на ноги.

Этот рассказ изустно передавался в Москве до 1869 года, когда был впервые напечатан в «Московских епархиальных ведомостях». По устным предания всегда бывает трудно определить время описываемых в них событий. По каким-то догадкам, в этой первой публикации чудесное явление иконы отнесено ко второй половине XVIII века, хотя в таком случае выходит, что икону убрали на колокольню всего лишь через 20‑30 лет после того, как ее пожаловали в церковь. Это само по себе странно. Но на этом странности не кончаются.
Дальнейшая история такова.

В 1760 г. в церкви был устроен специальный придел во имя этой чудотворной иконы и учреждено ежегодное празднование в 25 день января. Многие полагают, что в этот день совершилось чудо исцеления боярыни. Но «История Московского епархиального управления» Розанова подсказывает другую причину выбора этого дня. В 1760 году воскресный день, выбранный московским митрополитом Тимофеем для освящения придела, приходился на 25 января. День освящения храма и остался днем его престольного праздника, а впоследствии стал восприниматься как день празднования самой иконе. В 1930­‑е годы, после закрытия храма, образ был перенесен в другую московскую церковь, также Никольскую, на углу Новокузнецкой улицы и Вешняковского переулка, где он находится и по сей день. Однако при первом же взгляде на эту икону приходится усомниться в том, что именно она могла быть принесена в Москву в середине XVII века. Знатоки иконописи уверенно относят ее создание не к XVII веку, а ко второй половине XVIII. Уже в наше время, в статье об иконе, напечатанной в «Журнале Московской Патриархии», священник (ныне протоиерей) Александр Куликов предполагал, что сохранившаяся доныне икона «Утоли моя печали» есть копия с первоначальной чудотворной иконы. Она была написана специально для новопостроенного придела, потому что старая икона была, вероятно, очень ветха.
Однако, зная прежнее отношение русских людей к чудотворным и явленным иконам, трудно согласиться с объяснением о. Александра. Ветхую, но прославленную чудотворную икону могли поновить письмом, облечь в ризу, поместить в киот, но, во всяком случае, не стали бы сознательно заменять.
Что же произошло на самом деле?

Можно предположить только одно: чудесное исцеление расслабленной произошло гораздо раньше 1760 года. По каким-то причинам, речь о которых впереди, официального подтверждения чуда церковными властями в ту пору не произошло, и икона почиталась только в народе. Придел же был выстроен только тогда, когда никто не мог достоверно указать, какой именно список иконы «Утоли моя печали» является чудотворным, или же, когда этого списка просто уже не было в храме. При таких обстоятельствах икону действительно могли написать заново.

Столетие между 1655 и 1760 годами было особенно богато подобными случаями. С конца XVII века власти усердно боролись со старыми, написанными до никоновской реформы, иконами, время от времени учиняя кампании по их «исправлению» или изъятию. В 1758 году вышел указ Синода, назначавший специальные комиссии для осмотра икон во всех храмах и монастырях. «Неискусно написанные», то есть, изображающие двуперстное сложение иконы было велено изымать, «поставив на их место другие, вновь искусною работою написанные». Поскольку в Москве таких икон оставалось множество, и заменить их в короткий срок было невозможно, то более поздние распоряжения епархиального начальства предписывали просто «исправлять» перстосложение. В последние же годы царствования Петра I подозрение распространялось на любые новопрославленные в народе иконы. Хрестоматийно известно письмо Петра в один из монастырей, где на иконе Богородицы являлись слезы. Он писал, что если икона не перестанет плакать, то «заплачут кровью зады монахов». Дело, конечно, было вовсе не в желании «просвещенного» императора обуздать «корыстолюбие» монахов или «суеверие» толпы. Просто церковный вопрос мог легко принять политический характер: какое имеет право плакать икона при благословенном царствовании «Отца Отечества»? Указ Синода от 21 февраля 1722 года предписывал отбирать из церквей, часовен и домов иконы, оглашаемые чудотворными и помещать их в ризницы кафедральных соборов.
Как могли сказаться на судьбе нашей иконы эти события? Возможно, ответ дает сравнение ее известных списков между собою.

Вот один из них — из церкви св. Тихона Амафусийского на Арбате. Богоматерь изображена склоненной влево. Поддерживая правой рукой полулежащего на коленях Младенца, левую Она поднимает к лицу. И пальцы этой левой руки сложены будто бы для крестного знамения по старому обряду. Почему левой — неясно. Может быть это — просто «зеркальный» перевод? Ибо известно немало списков, где Богородица обращена в правую сторону и касается чела перстами именно правой руки. Таково большинство старообрядческих образов Богоматери «Утоли моя печали» от Сибири до Дуная.

Особенно важно, что именно так принято писать икону «Утоли моя печали» в среде старообрядцев Буковины и Молдавии. Как известно, здешнее русское старообрядческое население происходит от тех, кто в XVIII веке переселился сюда со знаменитой Ветки. Ветка исторически принадлежала именно к Могилевщине и находится неподалеку от Шклова, где икона Богородицы «Утоли моя печали» стала известна впервые. Вероятно, именно там, и именно тогда, в XVIII веке, наши старообрядцы узнали и полюбили эту икону. До сих пор почти в каждом старообрядческом храме и во многих домах Молдавии и Буковины можно видеть в паре два образа — «Умягчение злых сердец» и «Утоли моя печали». «Умягчение» есть не что иное, как прославленная Ченстоховская икона Богородицы, главная святыня Польши, известная на Украине и в Белоруссии со времен пребывания под властью Речи Посполитой.

На старообрядческих списках этой иконы нередко воспроизводит­ся даже польский герб — белый орел, которым была украшена ее риза в XVIII веке. Вместе с другими известными нам фактами, частое соседство двух икон кажется подтверждением того, что ста­рообрядцы усвоили икону «Утоли моя печали», живя в польских владениях. Значит, вероятнее всего, изображать Богородицу на этой иконе с двуперстным сложением руки было принято уже в местной иконописи.
Не менее известна в старообрядчестве икона «Утоли моя печали» совсем другого происхождения. Это чтимый образ из выговских скитов, находящийся ныне в Московской общине ста­рообрядцев-поморцев, писанный в XVIII веке. Здесь правая рука Богоматери сложена в четкое двуперстие.
Известны подобные иконы и в новообрядческих церквах, — например, замечательная по своему письму икона из церкви XVIII века в селе Роща, близ Пафнутьева-Боровского монастыря.

Сравним с этими многочисленными примерами тот образ, с которого, как уже было сказано, началось всероссийское почитание иконы «Утоли моя печали», — образ из церкви св. Николы в Пупышах. В целом, он похож на икону с Арбата. Несмотря на то, что живописные приемы исполнения этого образа современны 18-му веку, он каким-то чудом сохраняет внутреннее одухотворение высокого церковного искусства древней Руси и Византии. Что здесь проявилось больше: «необычайное художественное тайновидение» (о. А. Ку­ли­ков), или сильное воздействие на ико­нописца не дошедшего до нас замечательного подлинника. Но при всем сходстве двух образов явственно отличие от арбатской иконы в одной детали: один из пальцев левой руки Богородицы скрыт за краем лица, так что трудно разобрать само перстосложение.

Причина этого понятна. Когда в Москве происходила ре­визия икон, написать храмовый образ с двуперстным сложением было невозможно. И иконописец сделал все, что мог сделать, не кривя душой: наполовину скрыл ладонь, так что жест вроде бы остался, но смысл его стал понятен только знающим. Заме­тим, что и на иконе с Арбата левая рука Богородицы… почти полностью закрыта бисерной ризой. Это сделано явно с наме­рением, ибо по русскому обычаю, даже сплошные ризы на иконах Богома­тери всегда оставляют открытыми лицо и обе руки.
Таким образом, мы подошли к наиболее вероятному объясне­нию того странного факта, что освящая придел в честь чтимой иконы, саму икону написали заново. История чудесного явления (если правдива сохранившая ее народная молва) скорее всего относится к петровскому времени. Старые иконы изымались из церквей уже тогда. Среди таких опальных икон могла оказать­ся и икона Пресвятой Богородицы «Утоли моя печали», запрятанная на колокольню отнюдь не по причине ветхости.

Еще в «Диаконовых» и «Поморских ответах» старообрядцы ссылались на чудотворные и явленные иконы, как на вернейшие свидетельства непорочности древней Русской Церкви и ее обрядов. Икона «Утоли моя печали» с двуперстно сложенной рукой Богоро­дицы могла бы стать еще более сильным свидетельством. Мы уже видели, как может затемняться в позднейшей пере­даче смысл старых сказаний. Попытаемся же в меру сил раскрыть изначальный смысл, рассказав о чудесном явлении. Богородица явилась больной женщине так, как она изобра­жена на иконе, — то есть показывая ей, как ей следует молиться, когда она исцелеет. И первое, что делает боярыня, видя икону уже наяву, — она начинает крестить лицо. Предание говорило не только о исцелении телесного недуга, но и о враче­вании той раны, которой страдали после раскола сотни тысяч русских душ, недоумевавших, где же правда и спасение. Если даже допустить, что вся история с боярыней вымышлена, — и тогда она останется воспоминанием о той сердечной привержен­ности к старой вере, которая была еще так сильна в нашем народе в XVIII веке.

* * *
«Утоли моя печали»… Откуда повелось это удивительное, по-детски трогательное название?
Названия икон, прославленных в последние три столетия, очень часто происходят из каких-то молитвенных текстов. Для нашей же иконы самое близкое соответствие находят в следующей богородичной стихере: «Утоли болезни многовоздыхающия души моея, утолившая слезы от лица земли. Ты бо чело­веком болезни отгоняеши, грешником скорби разоряеши. Тебе вси стяжахом надежду и утвержение, Пресвятая Мати Дево». (Октай, глас пятый, понедельник вечер, на стиховне). Когда в конце XIX века в новообрядческой церкви была составлена специальная служба Богородице «Уто­ли моя печали», эта стихера вошла в нее в качестве тропаря. И действительно, очень многие списки иконы имеют на себе под­пись «Образ Пресвятыя Богородицы Утоли болезни», или же «Утоли болезни и печали». Но все-таки в такой форме название далеко от первоначального. На самых старых списках надпись иная — «Утолимыя Пресвятыя Богородицы». Именно так называли икону в XVIII веке. А на одной гравюре того времени, изображающей нашу икону, ее название поясняется так: «Образ Пресвятыя Богородицы Утолимыя, утоляет жестокия раны и правит сердца человеческия».

«Утолимая» означает «утоляющая», укрощающая. И, стало быть, Богородицу просили утолить не только печали и болезни, но и людское жестокосердие. Этому значению как нельзя лучше соответствует надпись на иконе из церкви св. Николы в Пупышах. Мы читаем ее на свитке, который держит в руках Младенец-Христос. «Суд праведен судите, и милости и щедроты творите кождо ко искреннему своему, и вдовицы и сира и пришельца и убога не насильствуйте, и злобы брата своего не вспоминайте». На всех других известных мне списках иконы эта надпись или сокращена, или вообще изменена. Она представляет собой малоизвестное место Священного писания — начало третьей главы книги пророка Захарии, причем извлеченное из текста Острожской Библии. В Елизаветинской Библии, изданной в середине XVIII века и официально принятой в синодальной церкви, это место читается по-другому, — ясное доказательство того, что икона из церкви св. Николы в Пупышах списана с более древнего образа. Надо отметить, что эти слова пророка Захарии вошли в книгу церковных поучений — Пролог. С них начинается помещенное на 5 сентября «Слово пророка Захарии к немилостивым князем». Возможно, из поучения эти слова и стали известны древнему иконописцу. И тогда смысл названия иконы раскрывается еще более: «Утолимая» — утоляющая жестокость «немилостивых князей», гордых завоевателей. В нем будто выразилась боль и мольба Украины и Белоруссии, в XVII веке горько страдавших от непрестанных насилий и грабежей — польских, московских, казацких, татарских…

Известен и другой вариант этого названия: «Утоли печали» или «Утолимыя печали». Нетрудно догадаться, что именно из последней формы этого названия произошло позднейшее — «Утоли моя печали». Редчайшее упоминание нашей иконы мы находим в рукописном сборнике «Солнце пресветлое», который ранее хранился в старообрядческом храме г. Клинцов, а сегодня — в библиотеке МГУ. Среди нескольких десятков кратко описанных в нем богородичных чудотворных икон есть и «Образ Пресвятыя Богородицы Амартинския, чюдотворныи, глаголемыи Утолимыя». Явися в лето 6263 (755 г.) июля в 21 день, в Палестиньской стране просия чюдесы, во время…». Следующий лист оборван, и рукопись не может нам более ничего сообщить.

Старообрядческие святцы, изданные в Почаеве около 1815 года, указывают дни празднования малоизвестным богородичным иконам. На 21 июля там тоже отмечено «явление иконы Пресвятыя Богородицы Амартинския, глаголемыя Утоли печали, в лето 6263». Между тем, 21 июля — не палестинский, а константинопольский праздник Пресвятыя Богородицы, совершавшийся в храме городской местности Арматия. Пока Русская Церковь жила по Студийскому уставу, то есть, до конца XIV века, этот праздник входил даже в русские месяцесловы, хотя и не имел своей особой службы. Происхождение его нам не известно. В то же время, в Константинополе был монастырь Пресвятыя Богородицы «Утоли печали» — по-гречески — «Павсолипи». Может быть, он находился именно в Арматии, и таким же словом называлась местночтимая богородичная икона? И как тогда понимать оборванную запись в ветхой книге, связывающую явление нашей иконы с Палестиной? Ответы на эти вопросы требуют тщательных разысканий уже не по русской, а по византийской истории.

Кондак, глас 4. Притецем людие в чистой совести, к пресвятому образу чюдотворныя сея иконы, во умилении души и в сокрушении сердца, со слезами возопием: о! Владычице Пресвятая Богородице, утоли наша болезни, и избави нас от враг видимых и невидимых, и от всех бед (и зол, благонравныя и) богобоящияся рабы Своя.

Икос. Днесь время благоприятно, ныне день спасения возсия нам, аки от неисчерпаемаго источника жаждущим обильно истекает, так и от пречистаго Ея образа чюдотворныя иконы, с верою требующим различная исцеления бывают. Припадем вернии и поклонимся Божии Матери и возопием Ей: спаси нас от многообразных болезней Пресвятая Дево, и избави нас от враг видимых и невидимых, и от всяких бед и зол, благонравныя и богобоящияся рабы Своя.
                                                             
священноинок Симеон (Дурасов)
Предположительно, 1988 г.